Aesthetoscope.Стетоскоп.2009
На страницу журнала "Стетоскоп"
На главную страницу

Давид Шраер-Петров
По направлению к морю (стихи 2004 года)

Звонок из редакции
- Стихи идут в номер! / Идут, идут. / Стихи идут в номер? / Идут, идут. / Идут, идут, идут, / Идут стихи в номер.
Раствор идет в вену! / Идет, идет. / Раствор идет в вену? / Идет, идет. / Идет, идет, идет, / Идет раствор в вену.
Любовь идет в сердце! / Идет, идет. / Любовь идет в сердце? / Идет, идет. / Идет, идет, идет, / Идет любовь в сердце.
Трамвай идет к морю! / Идет, идет. / Трамвай идет к морю? / Идет, идет. / Идет, идет, идет, / Идет трамвай к морю.
Идет, идет время! / Идет, идет. / Идет, идет время! / Идет, идет. / Идет, идет, идет, / Идет, идет время.

На табурете в баре
Ощутить себя на табурете, / В центре бара / Касательно круга, / По которому ходит бармен / Сооружая коктейли.
Ощутить себя частью сообщества / Случайных пришельцев / И постоянных, / Тебе безразличных. / Хотя неотвязна потребность / Себя ощутить.
Ты пытаешься заговорить / С барменом. Он занят / Протиранием стаканов, / Смешиванием алкоголей, / Игрой на компьютере, / Который показывает / Счет за выпивку.
Остается экран телевизора / Напротив тебя, в углу.
Там бейсбол. / Там битой шибают тяжелый мяч. / Там бегут, кто скорей через поле. / Там пятнают мячом. / Там ловят. / Там - лапта, повзрослевшая сразу на целую жизнь. / Лапта, переплывшая океан, / Обменявшая дворик московский / На бостонский бар.

Февраль в Новой Англии
Февраль лихорадит. / Машина в поту - / Стороннем слиянии / С преисподней.
Я ненароком / В местном порту. / Надпись на судне / Прилипчивей сводни.
Кинуть машину, / Взять билет / На самый, что ни на есть кругосвет! / Забраться в кают / Глухоту / И — каюк!
Забыть принадлежность свою к февралю. / К тому, что чернилами плачет в Москве, / К тому, что глаза мои прячет в тоске, / Забыть и уплыть. / И последнюю нить, / Как рифму от сердца отсоединить.
Как рифму, капельницу, прервать перестук, / Как воздух последний, когда нам каюк, / Постылый пустынный простынный ритм, / В котором спасение бритвы горит, / В котором последний билет в никуда, / Где кровь разбавляет морская вода.

Из Кавафи
Брожу из угла в угол. / Сколько углов, комнат? / Трогаю книги на полках, / Многие книги до сих пор
Говорят из дальних лет, / Как будто бы живы / Души друзей–поэтов, / А тела заморожены в космосе, / Чтобы не перерождаться / Не исчезать во времени, / Чтобы остаться такими, / Как были в мои / Молодые годы.
Из угла в угол брожу, / Трогаю кресла и рамы картин, / Нажимаю на клавиши компьютера, / Вызываю / Собеседника.
Если / Напечатать письмо / И положить в морозильник / Памяти / Произойдет / То же самое, что с надписями на книгах, / С фотоальбомами - / Хранилищами / Мгновений жизни, жизней, животрепетаний.
Перебираю фотографии. / Вот мама в возрасте моего сына, / Вот отец, вот бабушка, дед, дядья, тетки, кузены, кузины.
Оказывается можно всех обогнать в марафоне жизни, / Стать самым старым в семье, / Самым сутулым, / Самым разбитым, / Самым скрипучим, / Как венский стул / С вензелем спинки.
Можно заказать трехмерное фото / Твое и мое / И поставить / Твое и мое / Два трехмерных фото времен Черного моря, / Времен винограда и кукурузных початков, / Ослика, / Наглых парней / Из приморского парка.
Можно представить себе и тебе, и всему / Городу можно представить себе, / Как возгордятся горожане / Нашим вторым пришествием / Хотя бы в виде трехмерных / Улыбок и прочих движений.
Как удивятся / Нашим трехмерным, которые / Мирно стоят посредине / Веранды, тихо беседуют / В то время, как я брожу / Из угла в угол, / Перебираю книги друзей / Говоривших мне слова / Неистребимой дружбы, / Непритворной правды, / Непреходящей надежды,
Которые в конце концов / Оказались ровесниками / Наших трехмерных фото.

Еще из Кавафи
Тело помнит не только, как страстно его любили, / не только ложе любви, / не только обнаженную жажду любви, / которая следует каждому взгляду / возлюбленных и каждой ноте любовного крика…
Тело следует прежним маршрутам, / Предварившим последнюю радость еще / И последнее горе уже.
Но и эта бездна, которая нас разделила, / Переполнена снами о воспоминаниях или / Воспоминаниями снов. / Было ли все с той же самой, / Которой тело не может забыть / Мое тело? / И постель, уплывшую в реки, проливы, моря / Многократно оставленных стран, городов, квартир, / Не отпускает /Память.
То же ль самое тело, помнишь, резвилось и пело, / Когда руки мои царапали / Проволочины решетки, / Разделявшей пространство моей свободы / И твоего заключения в гетто условностей?
О, я схожу с ума! / Я не могу разглядеть / В дальних морях, в хороводе квартир, в скачке такси, / Я не могу своей остывающей памятью разглядеть, / Амфору тела возлюбленной и цветы ее глаз, листья волос, / Ниспадавших на теплую глину, которую изваяли, / Чтобы ты сохранилась в памяти о бесконечной любви.

Желание любви
Пронзая желанием сферу твоих / Глаз, повторяющих сферу земли, / Падаю, падаю, падаю в стих / Чтобы цветы желаний цвели.
Оглаживая амфору твоего / Тела, повторяющего амфор изгиб, / Пробую плавность моего стиха, / Его законченность, твердость, строй.
Погружаясь в сердцевину твоей души, / Вместившей вселенской материи суть, / Постигаю многомерность моего стиха, / Его способность вместить Божество.
Утирая слезы с твоих глаз, / Бормоча жалелок ребяческих вздор, / Желаю только одного - твоей / Оставленной мне одному любви.

Соломон Новосельцев
Чугунные пики зимнего парка. / Снег закрывает окна до пят. / Плетет деревенская нянька, как Парка / Шарф, варежки, всяческий зимний наряд.
Каждый укол чугуна в забитый / Снегом питерский горизонт / Обозначает за снежной орбитой / Плещущийся дельфинами Эвксинский понт.
Древняя родина Соломона. / Снежная родина няньки его. / Как вам поладить без свары и стона? / Жить–то осталось всего–ничего:
Парка решетки — метафора года / Тридвать седьмого. Блокада. Война. / Школа. Оттепели свобода. / Вязкие брежневские времена.
Гетто «отказа». Римских каникул / Самоирония нищенских дней. / И американских калигул / Гостеприимный елей.
Все предначертано Соломону / В шифре вязальных нянькиных спиц: / Полускольженье по льдистому склону, / Полувхождение в жизненный блиц.
Продвижение в американской / Биржей взвинчиваемой толпе. / И временами тоски эмигрантской / Лед, охлаждающий всякий успех.
Все предначертано в няниных спицах, / Все в устрашеньи чугунных пик, / Не растерял он в странах и лицах / Ясный поэта российского лик,
Снегом умытый, в ограде взращенный, / Торивший в жизни свою тропу, / Пиками страшными не устрашенный, / И полюбивший, как сын, толпу.

Внутренняя эмиграция
Максиму
Вот они мои горы, джунгли, прерии. / Все - на белом листе. / С пережатой главной артерией / Выживают лишь те,
Кто способен к воображению, / Неугнетенной мысли движению, / К аберрации буйств, к абстракции, / К внутренней эмиграции.
Мы с тобою такие. Можем зажаться, / Замолчать на десять, сто лет. / Смысл не в том, чтобы умножаться, / Важен неповторимый след.
Мы сожмемся, окуклимся, станем спорами, / Чтобы выдержать космоса вечный гнет. / Перелетим над земными спорами. / Слышишь, метеорит поет?
Это наш корабль эмигрантский, / Загружай тетрадей черновики. / Мы с тобой познаем вселенское братство, / Да без России писать не с руки.

Снег в Новой Англии
Миле
Снег скрипит под моими подошвами / Пятна желтые пахнут пивком. / В ногу тычется белка подохшая. / Я ее отбиваю пинком.
Все обрыдло, осточертело. / Некому слово родное сказать. / И больное, усталое тело / Трудно с глаз посторонних убрать.
О, родная, как это нелепо: / Пробиваясь годами с тобой / Из вонючего мертвого склепа, / Приползти в опустевший забой.
Никому не нужны мы, родная, / Да и нету вокруг ни души. / Только в небе вороньего грая / Похоронная нота страшит.
Так зачем этот снег ненадежный, / Опаганенный местным зверьем? / Словно счет подытожный платежный / За маршрут, что прошли мы вдвоем.

Американское кладбище
Гуляя меж могил на кладбище старинном / Я что-то уловил в послании недлинном: / "Прощай, моя Россия, навсегда. / Тебя я не увижу никогда".
Гранитный памятник звездой шестиконечной / Был осенен. Покой оберегая вечный / Береза старая в белесой бересте, / Как в талесе молитвенном стояла
Внутри ограды. Птица ликовала / Весенняя, внимая на кресте / Моим этнографическим находкам. / Я обратился мыслею к погодкам:
Один был из России иудей, / Другой приплыл из Англии своей. / Так почему, гонимый и бесправный / Мой соплеменник свой последний, главный
Привет к стране рожденья обращал? / Ужели, умирая, завещал / Мне эту связь духовную продолжить, / Чтоб передал ее все дальше, дольше,
Чтобы диковинный и несуразный плод / Любви и ненависти, языка и сердца / Родил в стране приобретенной скерццо, / Которое и плачет и поет.

Расщелина света
Когда моя мысль блуждает в тумане, / Пытаясъ найти расщелину света, / Приди, помоги мне увидеть в тюльпане / Метафору мая, богиню привета.
Когда я наощупь читаю Гомера, / Пытаясь постигнуть слепые эпохи, / Верни мне ребяческую веру, / Мудрость открой старика и пройдохи.
Когда я проглатываю провалы, / Как водку дурную глотает мальчишка, / Возьми моих мучиничеств алые каллы, / И спрячь на груди, как бумажник — воришка.
Когда в окруженьи пирующих братьев / Я буду захвален, как рыжий Иосиф, / У всех на виду свое тело из платьев / Условностей вызволь, насмешку бросив.
Чтоб вздыбились, оторвались от чанов / Пивных и от винных мехов поотлипли, / А мы уже скрылись в барханах песчаных, / Чтоб братские глотки от злобы охрипли.

Март опять в Москве
Из шкафа достать дождевые плащи. / Накрапывает / Подмораживает. / Тает. / Ты, дорогая, тоже прочти, / Надпись, которую я почти / Прочесть опоздал в пролетающей стае.
В последний момент по рисунку хвостов, / По абрису крыл, по ликующим крикам, / По радужной вздыбленности мостов, / По наглой веселости Криков и Бриков
Я опознал эту стаю-весну. / В бронзовеющем московском закате, / Чтобы - каждому по веслу, / И - мчаться за стаей - дорогою скатерть!
О, дорогая, это любовь / Птицы пророчат римской пятеркой. / И громовой, грозовой, лобовой, / Сферу околоземную поторкав, / Март возвращают нам вновь и вновь.
Да, подмораживает. / Да, скользим. / Да, падаем на тротуары, / Чтоб глухоту эмигрантских зим / Вздыбить в крыл и сердец удары.
Любовь, ну конечно, это она / На крыльях птиц прилетает в март / Московский, неясный, когда весна / Поет у зимы в подворотне, как бард.

Предпоследний вагон
Басом поет негритянка, / Ритм задает контрабас. / Жизнь моя, девка-беглянка, / Ты не печалься за нас.
Нынче хорошее время. / Горести позабыв, / Нам негритянское племя / Шлет первородный мотив.
Лихо поет негритянка, / Вторит ей саксофон. / Жизнь моя, американка, / Мой предпоследний вагон.
В этот вагон музыкальный / Куплен плацкартный билет. / В этом вагоне прощальном / Нам закатили банкет.
Грудью трясет негритянка, / Ритм задает контрабас. / Жизнь моя, девка-беглянка, / Ты не печалься за нас.
Мы погудим-погуляем, / Даже споем в микрофон. / Ну, а потом пошагаем / В самый последний вагон.
Там музыканты в ермолках / Будут на скрипках играть. / Аккордеон без умолку / Будет мотив повторять,
Очень веселый мотивчик, / Чтобы забыл я, как сон, / Чтобы забыл я, счастливчик / Мой предпоследний вагон.

Весенняя труба
Труба завывает в соседнем дому. / На сердце весна и любовь. / Но ты мне скажи, почему, почему / В закате увидела кровь?
Послушай! Труба вырисовывать блюз / Взялась на закатном листе, / Но ты мне скажи, почему я боюсь / Поверить твоей красоте?
Труба заливается за стеной / Коттеджа, в котором живет / Не то домовой, не то водяной, / Лихой музыкальный народ.
У них на двоих, или на пятерых / Камина большая труба. / Читают под музыку старенький стих, / Исхоженный, как тропа.
Как будто бы не было строчек других, / Чтоб музыку эту играть / На всех пятерых или, может, двоих, / И стих на ладонях катать.
Здесь тайна какая–то, магия, что ль, / Так спаян с мелодией стих, / Что каждою клеточкой всякий бемоль / Любовью стращает, как псих.
Любовью закатной стращает и кровь / В подсвечники льет, как вино. / Но алые губы закатных костров / Ему целовать не дано.
Он занят трубой, он трубит и трубит, / Он стих, словно крест свой, несет. / А кто там гостит, и кто там вопит, / Неважно, какой с ним народ.

Продавец газет
Я вспомнил перекресток, где газетчик / По воскресеньям останавливал машины, / Просовывал толстенный "Нью-Йорк Таймс" / Поверх стекла приспущенного бокового,
На тротуаре, около дверей "Банк Бостон" / Пирамидами лежали тела газет: / "Бостон Глоб", "Вашингтон Пост", "Провиденс Джорнал". / Я покупал "Нью Йорк Таймс". Иногда - и местную газету, / Ориентироваться чтоб в программе телевизионной,
И новостях театров Провиденса. Для куража / Заглядывал в раздел, где объявленья печатались / Работодателей. Примеривался: что если… / И даже обнаруживал позиции, к которым я мог бы подойти.
Газета местная не занимала достойного ей уваженья / В нашем доме. Летели годы. Курс переменился / В политике. Упали акции. Позакрывались / Научные программы. Та область знаний,
В которой я работал много лет, внезапно выпала / Из поля интереса звездочетов, которые решают, / Кто и какую получит поддержку государства. Я остался / Без средств к существованию. Мне месяц
Пообещали, чтобы я за это время подыскал работу / Или пошел на биржу. Был еще последний выход - / Получать пособие по безработице. Я стал скупать / Газеты на заветном перекрестке. Я стал экспертом
Разделов объявлений о работах. Однажды, / Просматривая тщательно страницы газеты местной, / Я наткнулся на приглашенье продавать по воскресеньям / Газеты. Я поймал себя на мысли, что не содрогнулся
Себя вообразив на перекрестке, не обязательно на том, где банк / Вполне возможно, это будет сквер, или кусок площадки / Около кафе, французской булочной с эклерами и каппучино, /Или рядом с блинной, местом популярным в нашем городке.
Можно подыскать еще поинтересней штаб-квартиру / Для моего воскресного предприятия: церковный садик, / Вход в огромный супермаркет, автобусная станция, / Музей ваяния и живописи. Я увлекся сооруженьем плана.
Для меня газетчика работа не казалась больше несовместимой / С опытом предшествующей жизни. Я был вполне / Готов стоять среди пирамид еженедельников, кричащих о политике, / Торговле, спорте, книгах, автомобилях и продаже недвижимости,
Я больше не искал другой работы. Я угомонился. / До конца моей многолетней научной эпопеи оставалась неделя. / сложил свои тетради, рефераты, книги. В зале / Читальном я просматривал журналы свежие,
Предполагая, что мы прощаемся друг с другом. / Я вернулся в свой кабинет, который в понедельник / Будет ничьим, как будто овдовеет. Вдруг звонок / Меня вернул к реальности.

Мост над Стиксом
Пройти по мостику над речкой, / Почерневшей от времени и сумрачной работы, / Увидеть черную струю, которую пока еще / Ты волен миновать, пройдя над или вовсе не.
Пока еще старик Харон (как быстро он состарился, / Я ним играл в лапту за школой), / Пока еще Харон / Тебя не поманил веслом укорным
К прощальной пристани спуститься / (Мост остался слева, ты опоздал перебежать. / Там пограничник). / К прощальной пристани спуститься,
Цивильные одежды сбросить / И нижнее белье. Здесь все свои, / Всем в мир подземный следовать. / Вот касса. На пристани есть камера
И душ. Есть камера с камином, / Где одежды земные сжигают. / Теперь ты не вернешься никогда / На землю как человеческая личность.
Ты обезличен. Ты поставлен в очередь. / Ты простерилизовач душем, который души вымывает без остатка, / Без признаков того, что было твоей индивидуальностью, / Душ вымывает, стерилизует, дезинтегрирует, стирает то живое,
За что тебя любили и ласкали, и целовали, / И шептали самые интимные слова. / Иль ненавидели, дразнили, презирали. / Отныне ты пречист. Харон готов везти
Тебя и партию других, очищенных / От ласки и любви, от преступлений, / От всего земного, что делало твою / Короткую земную жизнь неповторимой.

Зимний парк в Питере, Москве или Пярну
Делать вид, что ничего не происходит, / Кроме рыжего мелькания белок. / Долбить ямку в мартовском снежке. / Он покрыт легкой коростой, / Такой же легкой, как твой отказ.
Можно не услышать. / Можно отвлечься, / Вообразив, что маленькая художница / Малюет рыжей кистью / На полотне зимнего воздуха
Признание в любви.
Кто его знает! / Кто познает когда-нибудь / Язык жестов, изгибов, наклонов и нежных покачиваний, / Которыми обмениваются не только люди.
Вот ты долбишь-углубляешь ямку / В снежной коросте. / Это, как дятел - для поддержания жизни? / Это, как дятел - азбука Морзе? / Это, как дятел - передразнивая себя?
Нет, я не буду / Слушать твои слова / Мягкого полуотказа, / Не буду следить за ногой, / Обтянутой мягкой замшей зимнего сапожка, / Не стану принимать близко к сердцу / Упрямое потряхивание твоих волос, / Светлокаштановых ореховых лесных.
Все твои жесты перемешались, / Все твои жесты вышли из под контроля, / Даже твои губы не те произносят слова.
Дай мне прижаться к тебе. / Дай мне прижаться к твоей груди. / Дай мне послушать твое сердце.
Оно не обманет.

Indian Lake
Индейское озеро затянуто ряской, мокрыми листьями, рябью, / Распластано в круге седьмом трясиновых берегов. / Индийское лето в красные клены одето, / Индийское лето. / По-нашему бабье лето.
По нашему календарю осень. / Жаль очень, / Что был таков, / Пляжный летний выпендреж: / Игры икрами и словами, / Кадреж, / Картеж, / Кортеж, / Который спешил к замку великанскими шагами / Но я был в этот замок невхож.
Это лучше, чем входить в никуда, / Трогать сетку зеленую ряски, / Слушать камышей индейские сказки, / Которые сочинила дрожащая от нетерпенья вода.
Да, между озером, оставленным на память о древних американцах, / И замком с красной крышей на берегу океана / Есть пространство, заросшее лесом, который душат лианы, / Это пространство для тебя и меня.
Будем пускать пир о ги из коробков сигаретных. / Будем воображать себя среди вигвамов. / Будем воображать себя среди запретных / Замков и секретных болванов.
Сними туфельку, притронься ногой к дрожащей, / Вибрирующей далеким прошлым воде. / И ты освободишься от такой жалящей, / Такой безжалостной тоски, которая бродит тенью лета за тобой везде.

Стена
По модели Великой Китайской Стены / Мы навеки разделены.

Давид Самойлов в Пярну
Справа от дома был мол. / Слева от дома стыл пруд. / В доме под музыку Баха стол / Плыл среди рукописей груд.
Дети играли перед крыльцом, / Петя и Паша - апостола два. / Стол со стихами плыл в облака. / Он сидел с обреченным лицом.
Почту свежую разбирал. / Тучи подстрочников разгонял. / Стол со стихами плыл в облака, / Он рассудил: Пока
Пляж и восход - до времен других! / Вокруг пруда прогулку - забыть! / Музыку всякую отключить, / Чтоб обнажился стих.
И отправляется в облака, / Стол со стихами, туда где мол / В море апостольский бычит лоб, / Там, где Пярну–река
В море несет бытовщины гроб, / Чтоб в небеса - из комнаты стол, / Чтоб в поседневности не остыл / Чистой поэзии пыл.

Анна Ахматова и молодой поэт
Слава приходит утром / Солнце проходит утром через лапы сосен. / Дачники проходят мимо: / К берегу Финского залива, / К Щучьему озеру, / На станцию Комарово.
Слава приходит внезапно, говорит Анна, / Вы просыпаетесь в комнате абсолютной безызвестности, / Вы и не предполагаете, / Что на Литейном проспекте, / На Фонтанке, / На Аничковом мосту, / Всюду - газетчики, / Везде - почитатели таланта, / На каждом углу - книжные палатки, / Над которыми летают воздушные шарики, / Красные, желтые, зеленые и голубые. / А над Домом Книги летает (оторвался!) / Знаменитый (стал разноцветным!) / Шар-реклама швейных машинок компании Зингера. / Стал воздушным!!!
О такой славе вы мечтаете, молодой человек?
Нет!
Тогда послушайте, приготовьтесь к таинственной славе: / Несколъко друзей, кое-кто из них становится летописцем, / Несколько недругов, которым тоже хотелось таинственной славы, / Но даже такой славы они не получили, / Словом, несколько друзей и недругов, / И многочисленные толпы безразличных. / Многочисленные толпы равнодушных к вашим стихам и стихам вообще, / Хотя, стихов вообще не существует. / Есть Пушкин.
Слава, это когда вы просыпаетесь / В комнате абсолютной изоляции. / Нет, нет, не в камере! / До этого... / Вы просыпаетесь в комнате. / На вашем столе рукопись никому неизвестных стихотворений, / Вы открываете форточку. / В комнату вашей абсолютной изоляции / Врывается рев толпы, которая вовсе неравнодушна, / Которая требует вас, / Хочет вас видеть и слышать, / Хотя есть Пушкин.
Или это рев возмущенной толпы? / Толпы, которая вас ненавидит? / Ведь вы всю жизнь презирали толпу. / Вам хотят отплатить с лихвой. / Ненависть разве это не слава? / Разве это не слава, когда есть Пушкин.

Киношная серия провалов
Киношная серия глупых провалов, еженедельных, / По сценарию, который сочинил я. / Некого винить. / Серия номер эн плюс бесконечность. / В компъютере не нашел значка бесконечность, вообразите восьмерку на боку.
С владельцем русского ресторана принялся говорить о литературе, / С владельцем ресторана в Нью–Йорке. / Он поддакивал в трубку. / Я говорил о Бродском. / Его позвали на кухню. / Он оборвал беседу.
В московской редакции секретарша допрашивала с подозреньем, / Кто я? Откуда? Звоню по какому вопросу? / А потом сообщила, что Николай Николаевич находится на планерке. / Трубка моя упала, как флажок, на рычаг.
Американский поэт–неудачник / Вызвался переводить пьесу в стихах. / Я сочинял эту пьесу всю жизнь. / Американский поэт–неудачник / Дошел до любовной сцены и потерял работу кассира / В местном кинотеатре.
Я отправился на рыбалку на полуостров Кейп Код. / Мечтал о рыбалке всю зиму. / Купил новый спиннинг. / Приехал в деревушку рыбачью. / Припарковал машину. / А на заветном месте / Сидят рыбаки–португальцы, / Все камни пооблепили.
Из Москвы сообщили, что вышла моя новая книга. / Мол, выслали авиапочтой. / Месяц прошел - нет книги. / Другой к концу подходит. / Где ты гуляешь, книга? / Самолет утонул в океане?
Что, если мне осталась на обедневшей жиле, / Только пустая порода? / Золото кем-то отмыто. / Мне достались провалы. / Киношная серия провалов. / Эн плюс бесконечность.

Жены короля Генриха
У первой жены был шлейф из пурги. / Пургой замело Белорусский вокзал. / Она завернула в шлейф пироги / Он шлейф в два узла завязал.
Вторая жена укатила в Париж. / Кататься верхом в Булонском лесу. / Каштановый лист, длиннопал и рыж, / Она прислала ему в письме.
А третья жена пирогов не пекла, / Не знала дорогу в Булонский лес. / Она на кладбище принесла / Тяжелый могильный крест.

Толстой, Достоевский, Чехов
В Туле или Петербурге, / В Крыму или Сибири, / В сублимированном подобии земного рая / Они беседовали о смысле литературы.
Толстой сказал: / Поведать о патологических ситуациях в нормальном обществе.
Достоевский сказал: / Изучить нормальные характеры в патологическом обществе.
Чехов сказал: / Написать про жизнь моих современников.
К примеру, / Анна Аркадьевна, / сказал Толстой.
К примеру, / Настасья Филипповна, / сказал Достоевский.
К примеру, / Ольга Ивановна, / сказал Чехов.
Толстой оглянулся: / Тсс! Софья Андреевна!
Достоевский крикнул: / Обожди, Анна Григорьевна!
Чехов кашлянул: / Как ты там, Ольга Леонардовна?
Ангелы летали вокруг писателей. / Ангелы с одинаковыми лицами.
Стоило таиться? / Сказал Толстой.
Стоило проигрываться! / Сказал Достоевской.
Стоило ждать, / Сказал Чехов.

Aesthetoscope.Стетоскоп.2009
На страницу журнала "Стетоскоп"
На главную страницу